Украинская народная сказка
Жил себе царь, и была у царя единственная дочка, да такая красавица, что и взглянуть нельзя. Вот и захворала она. Давай тогда царь со всего царства докторов да лекарей скликать, но никто не может помочь. Вот царь и объявил - не найдется ли где кто, пускай будет хоть нищий, хоть купец, хоть бабка какая, а ежели ей помогут то он и не знаю как наградит.
Нашелся один нищий и говорит:
- Сплетите за день сеть из таких ниток, чтобы за день и спрялись, и ссучились, и смотались, и забросьте эту сеть в такой-то пруд да поймайте двух вьюнов, а тех вьюнов зажарьте и дайте ей поесть.
Вот сплели сеть, закинули раз - ничего нету, закинули второй раз - нету, а на третий раз уже и поймали. А как поймали, то сразу же к кухарке; та сжарила их, принесла к царевне, а та слабая была, может какую рыбку и съела, и враз поправилась, и повеселела. А когда вьюнов кухарка прибрала, то и доела их. Как поели они, то вскоре и забрюхатели, а как подошел срок, родили обе по сыну. Как родили, тотчас завернули их там во что-то, в одежу кое-какую, и в лес отнесли. А в лесу набрел на них дьячок, а был он бездетный. Забрал их, окрестил, и стали они расти не по дням, а по минутам. А как стали уж на возрасте, пошли себе счастье искать. И сразу же принялись коней добывать, но где ни ходили, где ни бывали, нет им коня по силе. Вдруг повстречали цыгана, ведет он пару лошадей. Они и давай их пробовать, и что ни положит руку Иван-царевич - стоит конь, а как положит Иван Кухаревич - конь так и подгибается.
- Ну, говорит, - это наши будут!
Сели и поехали. Ехали-ехали и приехали на раздорожье, стоит там столб, а на том столбе написано:
«Кто направо поедет, тот будет царевым зятем, а кто налево, там змей людей пожирает и воды не дает и такая роса ложится, что на кого упадет хоть капля ее, враз того и разорвет».
Вот Иван Кухаревич и говорит:
- Езжай ты, брат, направо, а я налево поеду.
А была с ними охотничья свора. Когда они в лесу охотились, то дала им львица пару львят и медведица двух медвежат, а волчица двух волчат. Поделили они свору, воткнули в столб по ножу, и говорит Иван Кухаревич:
- Будем сюда наведываться; чей нож поржавеет и будет с него кровь капать, надо тогда другому ехать его искать, чтобы хоть похоронить.
А был Иван Кухаревич за старшого, оттого что был он сильнее, ведь мать его всех вьюнов поела, а царевна только рыбку одну. Вот условились, да и разъехались. И как доехал Иван Кухаревич до того царства, лег спать а своре велел коня сторожить. Только он уснул, свора приставила к лошади от себя волка, а сама уснула; волк тоже заснул, а кобыла хватила росы, так враз ее и разорвало.
Тогда свора к волку, грызут его, ругают; он и проснулся.
- Ну, не беда, - говорит, - пойдем и пешком.
Наломал тут медведь веток, сделали вместе со львом носилки, посадили хозяина, понесли и доставили прямо в тот самый город, где их царь жил. Нашел он там себе гостиницу и стал жить.
А стоял в том царстве за городом столб каменный; кому надо было идти к змею на съедение, то посадят его на этот столб, а змей прилетит, ухватит и съест, а потом даст воды.
Вышел раз Иван Кухаревич на выгон, видит, на столб царевну посадили.
Взобрался он туда, снял ее, глядь - а тут и змей летит.
- Эге, - говорит, - да тут есть уже кто-то, никого я не боюсь, живет где-то Иван Кухаревич, но и костей его ворон сюда не занесет.
- Врешь, я здесь!
Как начали они биться, сразил Иван Кухаревич змея, раздавил и пепел по ветру развеял. Снял у царевны перстень и пошел в свою гостиницу. Как пришел, никто о том и не узнал, что это он змея убил, сказывают ему, будто какой-то богатырь царевну отвоевал. А только царевна вернулась, выискался сразу же какой-то:
- Я, - говорит, - ее спас.
- Ну раз ты, пускай и ты.
И как царевна ни отказывалась, что ни делала, а надо ей за него замуж идти.
А Иван Кухаревич как услыхал о том, сразу же во дворец, показал тот перстенек, она его мигом признала. А того повесили, а Иван Кухаревич взял и женился на ней; дал ему царь полцарства, и стали они себе жить.
Вот ездит он на охоту и заехал раз к столбу, куда они ножи воткнули. Посмотрел - ножи чистые.
- Ну, - говорит, - мой брат еще где-то поживает. Ездил он так, ездил, да и заехал раз в лес. Смотрит - хатка стоит, а в той хатке змеиха жила трехглавая, того змея, что он истребил, мать. Вошел он в хатку, а там ни кого нет, а тут вскоре и она летит. Как увидела его, давай ему кланяться да просить, чтобы он ее не убивал. Он ей ничего, а свора его все рычит на нее. Только он зазевался, а она туда-сюда рушничком махнула, и свора вся враз окаменела и он окаменел.
А Иван Царевич ездил-ездил, а потом и говорит: - Поеду-ка я к тому столбу наведаться. Приехал, посмотрел, глядь - а с одного ножа кровь капает, капает и тут же каменеет, и уже немало ее набежало. И бросилась мигом его свора по следу, как ехал тот от столба, привела его к тому месту, где кобыла лопнула и где, тот в гостинице жил, а там и к царю во дворец. А царевна как увидела его, так к нему и припала.
- Это, - говорит, - мой муж, мой!
А были они больно друг на друга похожи.
- Нет, - говорит, - я не твой муж, то брат мой, должно быть.
Попрощался он и поехал. Бежит свора по следу, и он за ней скачет. Объездил все царство, и где только не был Иван-царевич, и вот заехал к той змеихе. Как увидел, что Иван Кухаревич каменный сделался и свора каменная, уж плакал он, плакал, а тут и змеиха летит. Давай она и ему сразу же кланяться; он внимания на то не обращает, схватил ее за косы и бил-бил.
- Вези меня, - говорит, - где целящая и живящая вода.
Она и потащила его. Привозит к колодцу.
- Вот! - говорит.
Бросил он туда прутик вербы, так вербинка в пепел и рассыпалась. Он опять за змеихой. Притащила она его тогда к другому колодцу. Бросил он туда прутик вербы, так вербинка в пепел и рассыпалась. Он опять за змеихой. Притащила она его тогда к третьему колодцу. Бросил он щепку, а она и зацвела. Набрал он тогда этой воды, покропил ею брата и его свору, и все ожили. А змеиху точас убили, по ветру пепел ее пустили и стали себе жить да поживать.
Study with Maxim Achkasov
The courses of Russian as a foreign language with Russian4real take place online via Skype. The teacher works with adults individually since he is convinced that each person must receive maximum time for practice and professional attention while learning a foreign language.